Полет Икара – это, конечно, миф. Никто столь высоко к Солнцу не поднимался, никакой воск от солнечного жара у него не таял – просто автор выдумал это, не удосужившись (как это с авторами часто бывает) проверить на практике. А если бы проверил, знал бы, что чем выше, тем, наоборот, холоднее. Да и никакого такого героя-одиночки Икара на свете не существовало.

Икаров было несколько.

Певец Революции ослышался. Буревестник, точно – реял между тучами и морем, но кричал вот это «Буря! Пусть сильнее грянет буря!» не он, а глупый пингвин – робко пряча тело жирное в утесах. На которых, собственно, устроился и сам Певец Революции.

Запутанность нынешних споров вокруг свободы творчества, цензуры и самоцензуры легко распутывается, если вспомнить, что свобода творчества полностью равносильна свободе слова, которая пока что гарантирована Конституцией, цензура – ею же запрещена, а самоцензура – раньше называлась тактом.

Рифмы по мере моей охоты за ними сложились у меня в практическую систему несколько картотечного порядка. Они были распределены по семейкам, получались гнезда рифм, пейзажи рифм. "Летучий" сразу собирал тучи над кручами жгучей пустыни и неминучей судьбы. "Небосклон" направлял музу к балкону и указывал ей на клен. "Цветы" подзывали мечты, на ты, среди темноты. Свечи, плечи, встречи и речи создавали общую атмосферу старосветского бала, Венского конгресса и губернаторских именин. "Глаза" синели в обществе бирюзы, грозы и стрекоз -- и лучше было их не трогать. "Деревья" скучно стояли в паре с "кочевья", -- как в наборной игре "городов", Швеция была представлена только двумя городами (а Франция, та, -- двенадцатью!). "Ветер" был одинок -- только вдали бегал непривлекательный сеттер, -- да пользовалась его предложным падежом крымская гора, а родительный -- приглашал геометра. Были и редкие экземпляры -- с пустыми местами, оставляемыми для других представителей серии, вроде "аметистовый", к которому я не сразу подыскал "перелистывай" и совершенно неприменимого неистового пристава...

В. Набоков, «Дар»